|
- Мишель! Тебе пора собираться! – слышится из-за двери возбужденный голос жены.
«Нет, видно сегодня не отвертеться». Тяжело вздохнув, Михаил Евграфович кончает писать и, закрыв глаза, сидит, оттягивая сборы. В дверь постучали.
- Войдите! Кто там? – сердито отвечает на стук Салтыков. – А, это ты, Григорий! В чем дело? – уже спокойным голосом встречает Михаил Евграфович слугу.
- К нам господин Бырдин.
- Бырдин? Кажется, встречался с ним где-то… - вспоминает Михаил Евграфович. - Вспомнил! Мировой посредник Ржевского уезда, либерал, образован. Проведи его сюда, Григорий, да скажи Елизавете Аполлоновне, что я занят и не смогу ехать с ней к предводителю. Приеду позже.
Григорий уходит. Настроение Михаила Евграфовича улучшается: предстоит разговор с неглупым человеком, можно узнать подробности жизни глухих мест губернии.
Михаил Евграфович радушно встречает Бырдина и, усадив его в удобное кресло, забрасывает вопросами.
- Как в уезде? Что крестьяне? Много ли жалоб на помещиков?
Бырдин еле успевает отвечать. Наконец, когда поток вопросов ослабевает, гость обращается к хозяину:
- Извините, Михаил Евграфович, что беспокою вас дома, но у меня неотложное дело. Я как узнал, что губернатор Баранов в отъезде, а вы замещаете его, так сразу в Тверь. Один вы помочь можете.
- Рассказывайте, рассказывайте, что у вас за дело, видно серьезное, если вы в такой морозище прискакали, - подбадривает хозяин.
И Бырдин рассказывает о том, что на днях получил письмо от крестьян деревни Седнево, в котором они слезно просят помочь им в тяжбе с помещиком Безобразовым.
Еще в 1859 году, узнав о предстоящей отмене крепостного права, этот крепостник решил отнять у крестьян лучшую землю, переселить их на плохую. Помещик получил разрешение от своего друга губернатора на переселение, однако крестьяне всячески сопротивлялись. Тогда Безобразов заставил крепостных крестьян ежедневно работать на барщине, отпуская на крестьянские поля только ночью. Как ни бились крестьяне, но при такой работе много не получишь, и сейчас дошли они до полной нищеты. Многие ходят с детишками по миру собирают в соседних деревнях милостыню. А главное, помещик, договорившись с мировым посредником, опять принуждает крестьян переселяться, ломает их дома и, надо думать, вот-вот в деревню по его просьбе явится военная команда.
Чем дальше рассказывает Бырдин, тем мрачнее становится Салтыков. Молча выслушал он весь рассказ, лишь изредка гневно произносил в адрес помещика или какого-нибудь чиновника:
- Ах, каналья! Каков мерзавец!
- Куда только ни писали мужики, - заканчивает Бырдин, - все напрасно. А сейчас их дело у вас в губернском правлении от стола к столу ходит.
Рассказ окончен. Салтыков давно встал со стула и большими шагами нервно ходит по кабинету. Потом садится к столу и что-то быстро пишет.
- Григорий! – зовет он слугу. – Оденься потеплей и быстро сбегай к столоначальнику Преферанскому. Пусть он сейчас же отыщет дело, которое я прошу в записке. Бумаги принесешь мне.
Через час Михаил Евграфович снова в кабинете. Бырдин уехал. На столе перед Салтыковым разбухшее от множества бумаг дело о переселении седневских крестьян. В нем письма помещика, рапорты исправника, предписания губернатора, и в каждой бумажке угрозы крестьянам, из каждой на крестьянские головы обрушиваются новые беды.
Невольно возникают гневные мысли: «Вот она, российская действительность! Узаконенный разбой преподносится как освобождение крестьян. Нет больше сил терпеть это!»
Слова беспредельной ярости и презрения выходят из-под пера. Предписание губернскому правлению: «Приостановить переселение крестьян!»; предписание губернскому по крестьянским делам присутствию: «Приостановить переселение крестьян!», уведомления уездному предводителю, мировому посреднику, земскому суду о приостановке переселения крестьян…
Заканчивая представление министру внутренних дел, салтыков пишет: «…признавая распоряжение губернского пристава лишенным законного и фактического основания, я приостановил исполнение изложенного выше решения».
Михаил Евграфович кладет перо и долго ходит по кабинету. «Документы написаны, но вряд ли они помогут, - думает он. – Завтра же чиновники всех рангов поднимут вой, защищая своего брата, послезавтра приедет губернатор – начнет вставлять палки в колеса. Сколько хороших дел погибло! Да, тысячу раз прав Чернышевский: топором нужно крушить все это, а не пером! Но слабовата еще мужицкая сила, темен русский крестьянин. Когда-то он проснется совсем?»
У многих русских людей в эти годы были сильны иллюзии относительно готовности царизма пойти на существенные уступки, касающиеся, прежде всего судьбы крепостного крестьянства. Дело всех честных граждан, считал С., помочь правительству последовательно пресекать действия цепляющихся за свои права крепостников. Нужно интенсивно работать, в том числе на административном поприще, чтобы продвинуть проекты хотя бы некоторых неотложных демократических реформ.
Салтыков насколько хватало сил и возможностей, протестовал против произвола уездных самодуров, организовывал специальные следствия по поводу помещичьих бесчинств. Отстранял от службы погрязших в должностных преступлениях местных администраторов. О российских чиновниках однажды, хватаясь за голову, Салтыков-Щедрин воскликнул: «Господи! Какие дураки! Впрочем, слава создавшему их такими. Будь они немного поумней, всю губернию слопали бы».
В Твери Салтыков как представитель высшей губернской власти активно содействовал осуществлению реформы 1861 г. Он заявил хозяевам губернии: «Я не дам в обиду мужика!. Будет с него, господа… Очень, слишком даже будет!»
Вице-губернатор возбуждает несколько дел о жестоком обращении помещиков с крестьянами. Еще в Рязани местные остряки нарекли С. «вице-Робеспьером». И «домашним Герценом». В мае 1861 года Салтыков сообщает из Твери: «Крестьянское дело в Тверской губернии идет довольно плохо… Уже сделано два распоряжения о вызове войск для экзекуции». Позднее это мотив скорой расправы с бунтовщиками будет сатирически обыгран в «Истории одного города».
В годы вице-губернаторской службы Салтыков пишет и печатает «Невинные рассказы» (1857-1863), «Сатира в прозе» (1859-1862), а также статьи по крестьянскому вопросу.
Побывал вице-губернатор и в наших краях. История умалчивает, какими дорогами добирался он до уездного городка Корчева, однако будь то водный или гужевой транспорт, дорога его шла через богатое село Новое, наше Свердлово. Кто его знает, может быть, останавливался он и здесь, чтобы поговорить с крестьянами, чья жизнь после отмены крепостного права его очень интересовала? Город же Корчева находился, как и его Пошехония, в забытом Богом углу, среди непроходимых лесов и болот. Михаил Евграфович, побывав в Корчеве, признал город неперспективным и бесполезным. Может быть, именно из-за его отдаленности от магистральных дорог. Вице-губернатор сказал: «Посади здесь свеклу - вырастет морковь, посади морковь – вырастет свекла».
Как будто приговор вынес, так как мы с вами знаем, сколь трагичной была судьба этого города. В 30-е годы двадцатого столетия он был уничтожен. По плану экономического развития страны Корчева попадала в зону затопления сооружавшегося здесь Иваньковского водохранилища. Сегодня мы узнаем подлинную историю этой трагедии.
После того как город был взорван или по бревнышку перекатан в новый город Конаково, вода не затопила эти места.
А ведь в небольшом городе Корчева было 30 каменных домов, 400 - деревянных, было 3 каменных церкви, земская больница, мужское училище, женская прогимназия, церковно-приходская школа, детский приют, богодельня, публичная библиотека, почтово-телеграфная контора и тюрьма.
О том, что это был купеческий, а не промышленный город свидетельствуют и такие цифры: в городке было 80 торговых точек, и только три небольших предприятия: кирпичный, стекольный и свечной заводы. | 
